Глава III
Воспитание естествоиспытателей

Введение

Еще в полях не стаял снег, а на дорогах стояла вода, и лошади выбивались из сил, волоча сани. Ранняя весна 1927 года обрушилась на Украину. Хлопцы-кучера кричали: «Цоб, ледаща худоба!» и трещали кнутами. Так мы ехали в село Масловка, которое располагалось в 17-ти километрах от ближайшей железнодорожной станции. Там недавно образовался сельскохозяйственный институт, куда отца пригласили заведовать кафедрой генетики из Киевского Университета, где он преподавал.

Льву Николаевичу Делоне 37 лет и он с радостью начал совершенно новое дело. Мама, Вера Александровна Делоне, по своим вкусам очень светская, любила Киев, где у нее были друзья, вечера в Доме ученых, посещение театров и концертов, однако она сразу стала вить семейное гнездо на новом месте. Мне было 4 года, и те шесть лет, прожитые в Масловке – это лучшие, самые светлые, самые прекрасные годы, которые подарила мне жизнь.

Масловский институт селекции и семеноводства

Возник институт в 1921 году на Украине в селе Масловка Мироновского района Киевской области. Просуществовал институт 16 лет – с 1921 по 1937 годы, из них Лев Николаевич Делоне преподавал в нем с 1927 по 1933 годы. В прекрасной книжке «Масловский институт селекции и семеноводства – колыбель выдающихся организаторов сельскохозяйственного производства» А.В. Пухальский писал: «Чем объяснить это уникальное явление – «сохранение памяти» о так мало прожившем институте? Все это становится понятным тогда, когда раскрываются плоды самоотверженного труда небольшого, но очень квалифицированного коллектива профессоров и преподавателей института, приехавших в село Масловка и увидевших здесь благодатную почву для создания уникального учебного заведения для воспитания и выращивания будущих селекционеров и семеноводов, так необходимых нашей стране».

Первым директором Масловского института был В.И. Иванов, после его ухода директора сменялись часто, но сложившийся в институте коллектив ученых-преподавателей работал плодотворно. Профессора видели свое предназначение не только в чтении лекций, но и в просветительской деятельности. Утвердились особые отношения преподавателей и студентов, в основном, пришедших из близлежащих сел. Преданные науке профессора сумели передать свой энтузиазм ученикам. Создались уникальные приемы подготовки специалистов. Был нащупан путь, каким образом открыть своим последователям радость исследовательской работы.

Учитель и ученики

Как формируется ученый-исследователь? Менее всего за счет зазубривания сведений из учебников. Конечно, чтобы быть специалистом, нужны знания в своей области и умение располагать арсеналом методов и умений для опытов. Но, более всего, необходима интуиция, ощущение предмета исследования. Интуиция – природное качество, но ее можно расширять и совершенствовать у тех, кто имеет предпосылки ученого. Интуиция позволяет не делать лишних опытов и сосредоточиться на необходимых.

Особенно, это очевидно для селекционеров, потому что селекция – это более искусство, чем наука.

Лев Николаевич Делоне

В Масловке у Льва Николаевича Делоне было много учеников, а я все время была рядом и все помню. Я была такой «рыбкой-прилипалой», а отец никогда меня не прогонял. Прежде всего, сам Лев Николаевич был очень увлечен своими исследованиями, и не только аспирантам, но и студентам поручал выполнять определенные опыты. При этом такая работа шла не в виде учебных этюдов, а вполне всерьез и при самом пристальном внимании со стороны руководителя. Так, занимаясь рентгеномутантами у пшеницы, отец поручил В.И. Дидусю такую же работу с ячменем. Гибридизируя пшеницу с рожью, он приохотил А.И. Френкеля вести параллельные скрещивания. Так же было и с отбором в чистых линиях, которым занималось несколько его учеников, и особые успехи были получены у аспирантки К.И. Аловой с сахарной свеклой. Следующее, что считал необходимым отец – это неукоснительное выполнение всех требований опытного дела. Скрупулезно делать то, что дает возможность беспристрастно и точно оценивать результаты. Никакого дилетантизма и поверхностных суждений. Выравнивание земельных площадей, на которых производится высев семян для последующего сравнивания урожайности разных линий. Повторяемость при сравнивании опытных растений и контрольного сорта, который районирован в данной местности. Селекционер обязан в летний период изучать десятки тысяч делянок: коллекционный питомник исходных сортов, гибридные питомники, где высеиваются первое, а затем второе, третье и четвертое поколение от скрещивания, селекционный питомник, где произрастают отобранные линии, затем более широкие посевы, занимающие большие площади: контрольный питомник первого года, второго года, предварительное испытание, конкурсное испытание в течение 3-4 лет, параллельное размножение лучших номеров. Следует вести фенологические наблюдения, проводить записи, которые изучаются зимой. В зимний период ведется также оценка качества зерна, его химический состав, процент белка, качество его клейковины и другие анализы. Если работа оказывается успешной, сорт размножают и отдают в госкомиссию, где он испытывается при сравнении с другими сортами от 3-х до 5-ти лет. Лучший сорт рекомендуют к районированию и этот сорт необходимо поддерживать в чистоте, для чего на этапе первичного семеноводства необходимо участие селекционера. Производится закладка семенных питомников, выращивание элиты и суперэлиты.

Были различные попытки обойти рамки, установленные укорененной методикой, т.к. Т.Д. Лысенко сразу посылал семена в колхозы, где угодливые райкомовские деятели заставляли крестьян сеять их на лучших, удобренных участках и потом всюду распространяли сведения о баснословных прибавках урожая. Но, очень скоро, оказалось, что в сельском хозяйстве на обмане долго не проживешь. Где сейчас все эти сорта ветвистой пшеницы и жирномолочные породы животных, и весь ворох посулов? А сорта, выведенные селекционерами, кормили и обогащали страну.

Сам уклад жизни в Масловском институте способствовал формированию личностей. Общение с преподавателями не обрывалось с окончанием лекционных часов и семинаров. У отца кабинет, в котором он засиживался за микроскопом до вечера, был в институте, а дома, та комната, которая называлась кабинетом, была моей любимой. Там стояло кресло с высокой спинкой, называлось оно «вольтеровское», в котором отец сидел, читая мне вслух. Институт был рядом, и в кабинете отца часто бывали аспиранты и студенты. Можно было встретить студентов на скамеечке в парке, где любили сидеть и покуривать Лев Николаевич Делоне и Аркадий Савельевич Молостов. К Дмитрию Константиновичу Ларионову студенты любили ходить домой, и называли его «дед». У него были большие усы, которые он закручивал на концах, и глаза с веселым прищуром. Он любил свое домашнее хозяйство, у него был огород, сад, коза, домашние птицы и пасека. Две очень злые овчарки охраняли это хозяйство. Я всегда очень любила собак, но этих овчарок нельзя было любить, их можно было только бояться. У нас не было никакого хозяйства, была только трехцветная кошка Милка, имеющая очень независимый нрав и пристрастие к воробьям. Еще одно место, где обычно велись разговоры профессоров со студентами – это вегетационный домик для постановки опытов. Мне нравилось, как отец рассматривает посевы в сосудах на стеллажах вегетационного домика. Так же он и в поле присаживался особым образом – на одно колено – и смотрел на свою любимую пшеницу. Я уже тогда понимала, что в это время не нужно приставать к нему с расспросами. Уже в детстве я сознавала необходимость общения человека с природой.

Преподаватели, в большинстве своем, были людьми, которые могли быть «на виду». Ведь не каждый может жить в таком тесном общении с многочисленными учениками, и продолжать пользоваться уважением долгое время. Я не помню, чтобы у нас в семье обсуждали бы чьи-то поступки, «перемывали косточки». У нас часто были гости из Мироновской опытной станции. Звучала музыка. Мама перевезла из Киева дедушкин кабинетный рояль «Блютнер». К нам часто приходил сотрудник станции, который раньше окончил консерваторию и много играл. Для меня и до сих пор Шопен – это сострадательная музыка моего детства. Отец мне очень много читал, у меня не было детских книг, и с пяти лет он читал мне Гоголя, Пушкина, Лермонтова. Я очень любила стихи, а когда я слышала: «Как ныне сбирается вещий Олег…» и «Три пальмы», я плакала, так на меня действовала торжественная музыка ритма. «Войну и мир» я узнала такой маленькой, что как-то спросила: «А что делала старая стаканя?», потому что графин и стакан были предметами, которые я хорошо знала, а графиня – что-то новое.

Лев Николаевич своих учеников тоже старался приохотить к классике. Но, как раз с «Войной и миром», он потерпел неудачу. Его студент, чрезвычайно способный и вдумчивый человек (потом он стал академиком Украинской академии наук), принес ему книгу обратно со словами: «Та нет, Лев Николаевич, мне не интересно: все про князьев и графьев». Тем не менее, взаимное влияние, как учителей, так и учеников было полезно.

Сама природа благотворно влияла на душу и облагораживала. Здание Масловского института было расположено в парке, там же стояли и дома преподавателей. «Замок Тричелля», как его называли студенты, был двухэтажный с двумя острыми выступами на крыше и с башней с одной стороны. Он был выстроен из красного кирпича, отличался гармоничностью архитектуры и, несмотря на свою лаконичность, был очень наряден.

Парк занимал большое место и спускался к реке Россаве террасами. Нигде нет такой умиротворяющей красоты, как в центральной Украине. «Тиха украинская ночь», но и день тоже тих. Летом томное тепло, а вечером – соловьи и острый запах цветущего декоративного табака на клумбах, и душный аромат розовых кустов. В парке было несколько красивых больших клумб с ирисами, петуниями, табаком, астрами и особенно изысканными цветами. Были куртины гераней и кусты роз. Но, ведь были еще и роскошные кусты сирени и жасмина. На террасах, ближе к реке, цвели фиалки, ландыши, примулы и незабудки. Я помню, в детстве очень хотела, чтобы у меня были голубые глаза, и ложилась на густо растущий голубой ковер незабудок и смотрела на голубое небо: мне казалось, что мечта моя сбудется. Между деревьями на земле стелились глянцевые листья и цвели синие колокольчики барвинка:

 

«Барвiночок зелененькiй стелися нiзенько,
А ты мылый, чорнобрывый прiблызся блiзенько,
Барвiночок зелененькiй стелыся ще нижче,
А ты мылый, чорнобрывый прiблызся ще блiжче»

(Украинская песня).

 

В парке было много птиц: щеглов, чижей, снегирей. Отсчитывали года кукушки. А ближе к осени грачи начинали собираться в стаи над многочисленными своими гнездами. Я подолгу их слушала. Грачиный озабоченный крик – это для меня тоже примета детства. Где бы я ни слышала эти хлопоты грачей – я вспоминаю Масловку.

Зимой мягкий глубокий снег был очень чистым и, недалеко от дома, катаясь на лыжах, можно было увидеть зайца. Но больше всего я любила весну в Масловке, всю наполненную запахами, так, что голова кружилась.

 

«Еще в полях белеет снег,
А воды уж весной шумят –
Бегут и будят брег,
Бегут и блещут и гласят.
Они гласят во все концы:
«Весна идет, весна идет!
Мы – молодой весны гонцы,
Она нас выслала вперед!»
Весна идет, весна идет!
И тихих, теплых майских дней
Румяный, светлый хоровод
Толпится весело за ней».

(Ф.И. Тютчев)

 

Детям свойственна созерцательность, и я часто уходила в глубину парка и там оставалась надолго, смотрела на облака. Я любила облака: они меняют форму, точно показывают сказку. Я выдумала особый народ – «алдышцы» – и декламировала тарабарские «стихи» на алдышском языке.

Село Масловка начиналось вскоре за изгородью, и другие многочисленные села были недалеко. Оттуда, к единственному магазинчику, приезжали селяне на лошадях. Зимой всегда можно было прицепиться к саням к задней жерди и прокатиться, пока кучер лениво не говорил: «Геть вiтселя!». Около магазинчика приятно пахло лошадьми, сбруей, махоркой.

Лев Николаевич работал с озимой пшеницей, и мы ходили в поле, где он вел наблюдения в любое время года. Часто с нами были ученики отца, аспиранты и студенты.

Тучные черноземы полей и бескрайние просторы, засеянные пшеницей, эти массивы, едва колышимые ветерком, точно дышат под ласковым солнцем. Дорожная пыль пахнет полынью, рядом идет размеренным шагом заядлого пешехода отец, а небо пронзает трель весеннего жаворонка и победно звенит в вышине. Больше ничего не надо, пусть все останется так, хочется идти вечно, потому что сердце наполняется счастьем.

Дома всегда было хорошо, мама удивительно умела создавать уют. Висели картины, папины коллекции бабочек. На веранде был стол, который принесли из главного корпуса. Это был срез ствола необыкновенно мощного дерева. Вообще, на чердаке в институте еще оставались интересные предметы быта, оставшиеся от Тричелля: гипсовая копия Лаокоона с сыновьями, охваченная змеями, чучело орла, голова вепря и оленьи рога. Я любила ходить в здание института и меня никто не прогонял. Когда был 70-летний юбилей Льва Николаевича Делоне, один из его учеников, к тому времени маститый ученый, вспоминал: «Иногда в аудиторию могла открыться дверь и Наташа звонким голосом возвещала: «Папа иди обедать, а то мама рассердится». Такие тогда были патриархальные нравы.

Рядом с моей детской жизнью шла взрослая деловая жизнь. Профессор Лев Николаевич Делоне прекрасно читал лекции, я могу это засвидетельствовать, поскольку сама слушала его лекции уже в 50-е годы. Он выстраивал «хрустальный замок» менделизма. Классическая генетика создавалась при нем и с его участием, отсюда и умение ее рассказывать.

А.В. Пухальский в своей книге пишет: «Крупной фигурой в Масловке был преподаватель генетики, профессор Лев Николаевич Делоне. Он известен в стране и за рубежом, как первый ученый, получивший мутации растений путем облучения их рентгеновскими лучами, так называемые рентгено-мутанты. В свое время, Н.И. Вавилов приглашал его переехать из Киева в Ленинград для работы в ВИРе, но Лев Николаевич предпочел занять кафедру генетики во вновь созданном Масловском институте селекции и семеноводства.

Л.Н. Делоне был очень общительным человеком, прекрасно, очень доходчиво читая курс генетики, постоянно рисуя на доске мелом различные схемы, объясняющие строение клетки, ее детали, строение и расхождение хромосом и т.д. Помню, с каким интересом слушали мы его лекции, все записывали, старались не пропустить ни одного слова. В аудитории была абсолютная тишина. Все это было тогда ново и крайне интересно».

Затем А.В. Пухальский описывает, как Лев Николаевич индивидуально приобщал студентов к микроскопированию. «Таков был талантливый воспитатель-педагог, профессор Л.Н. Делоне. Он многим масловчанам привил любовь к генетике. Многие его ученики стали известными учеными-генетиками и селекционерами».

Лев Николаевич Делоне был очень прямым человеком и никогда не заискивал перед студентами. А.В. Пухальский описывает, как он упрекнул студентов в нежелании воспринимать генетику: «Я уже писал, что Лев Николаевич сопровождал свои лекции большим числом рисунков мелом на доске. И вот, как-то раз, он нарисовал очень аккуратно стакан и говорит: «Вот, посмотрите – стакан без дна. Это все равно, что ваши головы, сюда (показывает стрелкой) вливается, а отсюда – выливается». Но тут, же А.В. Пухальский пишет: «Мы все знали Льва Николаевича, как прекрасного педагога, веселого, остроумного человека. Он по-настоящему любил студентов, как своих детей, а мы любили и очень ценили его. Его имя и сейчас часто упоминается в литературе по генетике».

Далее он пишет: «Таким был наш любимый и уважаемый профессор в жизни. Он много сделал как ученый генетик и цитолог, особенно, в области кариосистематики. Лев Николаевич разрабатывал сравнительно-кариологический метод в систематике растений. Именно он предложил термин «кариотип», вошедший в терминологию цитогенетических исследований. Открыл «параллелизм в изменчивости естественных и искусственно полученных мутантов». Одним из первых организовал и провел исследования по радиационной селекции растений. Создал сорт пшеницы “Харьковская-4”… Его учебник по генетике, написанные совместно с Н.Н. Гришко, долгое время был основным учебником в ВУЗах страны. Его преимущество – популярность и доходчивость. Все понятно и легко запоминается.… Таков был и остался в нашей памяти Л.Н. Делоне».

Период работы в Масловском сельскохозяйственном институте был плодотворным в научном отношении для Льва Николаевича Делоне. Именно здесь велись работы по получению рентгеномутаций у озимой пшеницы. Он признан пионером радиоселекции. К своим работам, как я уже писала, Лев Николаевич привлекал своих учеников. Из 9-го выпуска Масловского института, уезжая в Харьков, он хотел взять с собой нескольких студентов и в первую очередь, конечно, Василия Ивановича Дидуся, который, уже начиная со второго курса, работал с ним в области радиоселекции. В.И. Дидусь стал известным селекционером, имеющим ряд сортов озимой пшеницы. Он интересовался теорией селекции, писал об особенностях оценок родительских пар при гибридизации. Известны также его работы по семеноводству.

Лев Николаевич одним из первых занялся отдаленной гибридизацией, скрещивая два вида – рожь и пшеницу. Ржано-пшеничные гибриды, тогда уже, с успехом получали в саратовском научно-исследовательском институте зернового хозяйства. Несколько студентов увлеклись идеей отдаленной гибридизации и среди них – Арон Ионович Френкель, который уже с первого года учебы стал помогать отцу. Это был жизнерадостный, пышущий здоровьем человек. Он часто бывал у нас дома. Впоследствии, когда началась Великая Отечественная война, А.И. Френкель ушел добровольцем в народное ополчение, несмотря на то, что, занимая высокое начальственное место, был освобожден. Он погиб в боях за Смоленск, погиб такой энергичный, так интенсивно живущий человек.

В области кариологии Лев Николаевич Делоне, именно в масловский период, сделал очень интересную работу по экспериментальному влиянию холода на хромосомы. Он сумел подобрать условия, когда хромосомы человека в живых клетках меристемы корешков усиленно доспирализовались в профазе, образуя в метафазе плотные палочкообразные фигуры, которые легко было подсчитывать. Направленное влияние на структуры хромосом было, несомненно, открытием. Такое экспериментальное направление в кариологии должно иметь продолжение в наше время, когда интерес к функционированию хромосом эукариот, привлекает особое внимание. Из всех студентов-масловчан нужно отметить Петра Клементьевича Шкварникова, который особенно старательно осваивал микроскопирование. Впоследствии он стал крупным генетиком.

Очень трудоемкими были исследования Льва Николаевича по отбору хозяйственно-ценных форм растений на «провокационных фонах». Так, для отбора морозоустойчивой озимой пшеницы создавался провокационный фон в виде участка, на котором производили посев с расчисткой его от снега. Для отбора на засухоустойчивость выбирались места с системой осушения и, наоборот, для отбора наименее полегающих форм растений создавались участки с дополнительным усиленным поливом. Помимо сотрудников кафедры, в этих исследованиях принимали участие бригады студентов, для которых такая работа входила в расписание практических занятий.

В Масловку к отцу для ознакомления с опытами по получению радио мутантов приезжали генетики из Москвы, Ленинграда и других городов Советского Союза. Запомнился приезд А.А. Сапегина из Одессы. Андрей Афанасьевич пробыл очень недолго, осмотрел посевы мутантных растений, выступил на семинаре и уехал. Затем он сам стал успешно заниматься облучением семян рентгеновскими лучами. Его первая работа вышла в печать в 1930 году. Он ночевал у нас и, я помню, что мне он показался очень важным: он не ходил, а выступал, не говорил, а вещал. В институте был некоторый переполох, в связи с его приездом.

Целое лето прожил в Масловке А.С. Серебровский, ему наняли отдельную хату в селе. Я помню, что его жена очень боялась пожара, хотя никаких пожаров в Масловке в это время не было. У нас сохранилась прекрасная фотография, на которой в центре сидят Л.Н. Делоне и А.С. Серебровский, вокруг – ученики, студенты, аспиранты, и я торчу между ними, как обычный придаток своего отца. Этот приезд был очень приятен и полезен всем, т.к. велось много разговоров о генетике.

Ежегодно во время каникул организовывались экскурсии в Киев, Москву, Ленинград. Для студентов Масловского института это было совершенно необходимо, поскольку они, в большинстве своем, – выходцы из ближних сел, нигде не бывали, а многие не знали, что такое город.

Одну группу сопровождал отец. В Ленинграде был прославленный институт растениеводства – ВИР, директором которого был Николай Иванович Вавилов. Отец знакомил студентов с К.А. Фляксбергом, Г.А. Левицким и другими замечательными учеными. Важно было то, что студенты видели Зимний дворец, Невский проспект, набережные Невы.

Приятели-генетики говорили Льву Николаевичу, что сами подумывают переехать в условия, приближенные к сельской жизни. А.А. Серебровский сказал: «Творит в глуши, и никто ему не мешает».

Общественная деятельность студентов Масловского института

Масловские студенты не только с энтузиазмом учились, они и общественной деятельностью занимались с азартом. И тут приходится вспомнить их участие в хлебозаготовках. Здесь были и другие учителя: руководили студентами деятели из райкома («мистэчкового комитэта»).

В каждом районе были созданы комиссии. Мобилизовывали студентов, которых закрепляли за отдельными районами. Студент Н.С. Сирота оставил воспоминания, где он рассказывал о своем участии в комиссии, куда входили члены сельсоветов, представители крестьян, относящихся к категории «бедняки» и кто-нибудь из партийных руководителей. Обычно, вечером собирали живущих в этом районе крестьян, всех вместе или порознь и выясняли, почему они не сдают хлеб. Такие разборки продолжались до глубокой ночи. Утром студенты приходили на лекции. Днем шли обыски, искали закопанное зерно на огороде, скрытое в стоге сена и припрятанное в домах. Искали истово, и, когда находили, забирали все.

Один студент каялся в своих воспоминаниях: «Я, будучи активным комсомольцем, в те годы верил в правильность наших действий. Я работал в бригаде по хлебозаготовке в селе, недалеко от Масловского института. Пришли в дом к одной крестьянке. Она отказалась сдавать зерно. Мол, нет и все. Стали искать. Нашли в огороде бочку с зерном ржи – 16 пудов. Крик, шум... Забрали все зерно и увезли в сельсовет. Однако, у меня в душе мелькнула мысль: почему бы нам ни оставить этой крестьянке 2–3 пуда зерна, ведь у нее двое детей? Но сказать это членам комиссии я не посмел».

Коллективизация, которая проходила под руководством комитетов партии приводила к изменению устоев крестьянского быта. Когда мы приехали в Масловку в 1927 году, и это село, и все соседние села были чрезвычайно зажиточными. Первая, ознакомительная поездка в Масловский институт, которую отец предпринял еще из Киева, поразила его изобилием в хозяйствах селян. Он привез тогда и разложил на полу большой кухни неощипанные тушки петуха, курицы, селезня, утки и индюка. Меня, маленькую девочку, это очень поразило. Первые годы жизни в Масловке забавляло соответствие названия с той обильной жизнью, которой жило село. У всех был скот. Тучные свиньи стояли в «клетях», поддерживаемые деревянными подставками, они (свиньи) уже не ходили, а только «нагуливали» сало.

Девчата всегда были нарядными и с поля, с работы, шли с песнями. Многоголосые эти хоры нельзя сравнить с мертворожденными современными ансамблями.

 

«Садок вышневый коло хаты,
Шмелi над вышнямы гудуть,
Плугаторы с плугами йдуть,
Спiвают, iдучи, дiвчата.»

(Тарас Шевченко)

 

По вечерам, на «припечках» около хат сидели, чинно покуривая, «хозяева», а девчата «шукались» в головах парубков, доверчиво склоненных на их колени. И струился теплый воздух, напоенный запахом цветущих настурций.

Но, в одночасье, наступила другая пора. Началась коллективизация... Студенты участвовали в коллективизации. Н.С. Сирота вспоминает: «В 1930 году шло объединение крестьянских хозяйств. Студенты старших курсов, которые уже прослушали курс “Кооперация и коллективизация”, были посланы по селам Белоцерковского округа для участия в коллективизации. Мы говорили крестьянам, что индустриализация страны и организация колхозов – это двуединый процесс в дальнейшем развитии нашей страны, в создании мощного обороноспособного государства».

Шло раскулачивание. «Куркулей» выселяли в Сибирь. В Масловке было сильное сопротивление, которое жестоко подавили. В селе была развалена церковь. Атеистической пропагандой призваны были заниматься преподаватели и студенты. Устраивали «сходы» селян и перед толпой на «майдане» к ним держали гневные речи. Попробовали употребить с этой целью отца, но он прочел лекцию о дарвинизме. После этой лекции священник его благодарил, а власти от отца отступились.

На Украине 1931–32 – трудные годы. Возник и ширился голод. По усадьбе института пробирались голодные люди. Я помню до сих пор, как в окно моей комнаты заглянуло опухшее лицо и долго, не мигая, смотрело на меня. Это забыть невозможно. Студенты тоже плохо питались. Один раз, когда я пошла встречать отца после лекции, навстречу мне вырвалась толпа бегущих в столовую студентов. Один из них шел медленно, с достоинством, и несмотря на то, что был так же голоден, скептически сказал: «Ото побiглы як та худоба». Профессорам в институте выдавали пайки, и мама подкармливала любимых учеников отца, о чем они вспоминали впоследствии. Горе, которое приносит голод – это очень страшно.

И все же, среди такой беды, народного смятения институт продолжал работать. Коллективизация, как катаклизм, как землетрясение, поглотила прежний сельский уклад. Правители «перемололи» жизнь. «Перегибы» в политике государства, безусловно, отразились на Масловском институте, но он устоял.

Отец и его коллеги продолжали читать лекции. студенты учились. Иногда успевали бурно праздновать. Так, очень весело проходили торжества на 7 ноября. Устраивался костюмированный карнавал: на нескольких возах ехали ряженые. Обычно, это были старательно выполненные политические фигуры, которые держали плакаты и лозунги. Для изображения Чемберлена всегда употребляли котелок, который отец привез из Берлина, где он был на Генетическом конгрессе. Сам отец этот котелок не носил, а студенты считали, что лорду свойственно так себя украшать. Был студенческий хор, театральная самодеятельность, летом – волейбол.

И преподаватели, и студенты всегда с теплым чувством вспоминали Масловский институт селекции и семеноводства. Для меня и усадьба, и парк – это «страна моего детства». Я все помню и все люблю.

Заключение

Масловские студенты стали великолепными селекционерами, видными организаторами сельскохозяйственного производства. Но воспитать специалиста легче, чем просто хорошего человека. Такого, который не изменит своим убеждениям. Когда наступили мрачные годы расцвета Т.Д. Лысенко, очень многие селекционеры, действительно прекрасные специалисты, стали его приверженцами. Возможно, кто-то сделался лысенковцем искренно, но ведь трудно представить, что специалисты такого высокого класса не видели убогости и маразма в идеях Т.Д. Лысенко. Конечно, это было выгодно в житейском смысле. Только единицы отстаивали правду. Из масловчан, прежде всего, следует назвать П.К. Шкварникова, которого выгоняли с работы, потому что он носил клеймо морганиста-менделиста. Многие исследования по селекции были закрыты и объявлены вредительскими. Так, пострадал Н.Е. Немлиенко, которому отец рекомендовал заняться гетерозисом кукурузы.

Лысенко не трогал селекционеров, не выгонял их с работы, только полностью уничтожил многие направления, такие очень существенные в сельском хозяйстве, как полиплоидия, гетерозис, получение искусственных мутаций. И все-таки в то время селекционеры и семеноводы уцелели, в отличие от генетиков. Некоторые были людьми добрыми и осторожно помогали своим учителям. Это, в первую очередь, В.И. Дидусь и, конечно, А.В. Пухальский. Но ведь были и совершенно оголтелые мучители, упоенно губящие генетику. М.А. Ольшанский после ВАСХНИЛовской сессии, на которой была утверждена победа лысенковства, изощренно уничтожал Льва Николаевича Делоне. Многие неожиданно проявлялись самой низкой стороной.

Я совершенно уверена, что хороших ученых больше, чем хороших людей. Хороших людей мало. Быть образованным биологом и не протестовать против антинаучного злодейства – это аморально.

Но – что же о грустном. Ведь я вспоминаю о Масловском институте, о царстве моего детства. Придет еще время, когда мрак упадет на сердце, а пока:

 

«Я стремлюсь к роскошной воле,
Мчусь к прекрасной стороне,
де в широком чистом поле
Хорошо, как в чудном сне.
Там цветут и клевер пышный,
И невинный василек,
Вечно шелест легкий слышно:
Колос клонит... Путь далек!»

(А.А. Блок)

 

Масловский институт, прежде всего, это прекрасный пример того, как нужно воспитывать естествоиспытателей. И в каждом его студенте осталось это качество.

Все знают, что музыкально-одаренного человека нужно учить, чтобы он стал музыкантом, так же, чтобы быть математиком нужно учиться, даже человеку с врожденными данными. Но, ведь так же, и естествоиспытателем может стать только тот, чьи способности направлены на знание природы. К началу нашего века даже само слово естествоиспытатель перестали употреблять. Наука биология стала биохимией, биофизикой, молекулярной биологией, биокибернетикой, генной инженерией. Прошлый век был веком релятивизма в биологии и принес прекрасные успехи. Безусловно, следует только радоваться этим успехам. Но, есть «время разбрасывать камни» и «время их собирать». Необходимо развить в биологе ощущение целостного организма, организма, погруженного в среду обитания. Развить ощущение живой жизни. Н.И. Вернадский внес в науку представление о Биосфере, как оболочки Земли, пронизанной живыми организмами. Вместе с тем, и Земля – это часть Вселенной, влияние которой отражается на формировании признаков земных существ и процессов, в них происходящих.

Естествоиспытательские способности обнаруживаются достаточно ярко уже в детстве: только некоторые дети любят возиться с животными, или следить за перебирающимися муравьями, ловить бабочек и даже ос, другие – совершенно равнодушны. Есть врожденная склонность к природознанию. Именно такую молодежь нужно уметь учить. Одним из примеров того, как это делать, и является работа Масловского института селекции и семеноводства, «феномен» которого по воспитанию большого числа блистательных селекционеров давно известен.