Глава IX
Пионер химического мутагенеза Иосиф Абрамович Рапопорт

С Иосифом Абрамовичем Рапопортом я познакомилась в 1946 году. Мне он тогда казался очень пожилым, хотя не настолько уж он был старше: мне было 23 года, а ему 34 года. Но я была еще в стадии радующейся жизни летней стрекозы, а он был ученым, доктором наук, прошел всю Великую Отечественную войну, был изранен. И тогда, как всю последующую жизнь, он яростно работал, точно боялся не успеть сделать все то, что задумал.

Своеобразие и нестандартность Иосифа Абрамовича проявлялись во всем и, прежде всего, в том, как он умел думать, и в том, как ставил эксперименты. Он быстро решал поставленные задачи.

Иосиф Абрамович был очень органичным человеком и можно найти много общего в том, как он работал, будучи ученым, с тем как он умел воевать, когда пришлось защищать Отечество. О войне он рассказывал мало, но то, что я помню из его рассказов, и то, что прочла из воспоминаний его однополчан, произвело на меня впечатление, что и там он был таким своеобычным, неординарным и вместе с тем очень квалифицированным, как и на научном поприще.

Основная особенность И.А. Рапопорта состояла в том, как он руководил работами по химическому мутагенезу во всей стране. Было только несколько лабораторий, которые не входили в поле его внимания, но основные силы сосредотачивались в его орбите. Обычно организаторы любой области науки обличены официальными правами, за ними закреплены определенные коллективы. Как правило, это директора институтов с подразделениями в виде лабораторий. Если ведутся внедрения в практику, то это оформляется документами. У Иосифа Абрамовича не было ведомственных границ. Он заведовал небольшим отделом в Институте химической физики АН СССР, но снабжал химическими супермутагенами всех селекционеров, которые выражали желание применять их в сельском хозяйстве. Он пропагандировал идею химического мутагенеза и привлекал все больше стремящихся заниматься этим трудным делом. Причем это были действительно заинтересованные работники, а не так, как часто под сурдинку, исподволь делаются работы в стенах казенных заведений. Иосиф Абрамович сам горел и других заражал.

И.А. Рапопорт

Было принято правило, что Институт химической физики не имеет никаких претензий в качестве соавтора ни к статьям, ни к выведенным сортам, которые во всем Советском Союзе создавались с помощью химического мутагенеза. На это обратил внимание Президент АН СССР А.П. Александров, когда на Президиуме Академии наук рассматривались перспективы развития химических мутагенов. Он отметил, что: «Хотя в названии Института химической физики АН СССР нет ничего сельскохозяйственного, но результаты его работ находят применение в самых отдаленных колхозах и бригадах». Еще он добавил: «Вы, Иосиф Абрамович, всех нас превзошли. Пока мы бьемся, деля авторство, и забываем о деле, Ваш метод работает и приносит пользу».

Действительно это так: И.А. Рапопорт владел особым методом организации научных исследований. Он создал новый стиль руководства огромным коллективом. Иосиф Абрамович предлагал особые супермутагены, организовывал их синтез, бесплатно раздавал их селекционерам, каждого старательно консультировал, посещал многие хозяйства в различных республиках Советского Союза. Наконец с 1966 года были учреждены ежегодные съезды по химическому мутагенезу в стенах Института химической физики АН СССР. Они длились в течение недели. Многие участники делали доклады, которые внимательно выслушивал и комментировал Иосиф Абрамович. Он сам делал обычно на каждом съезде два доклада: один с теоретическими идеями и другой с итогами практической работы. Материалы съезда публиковались в серии «Химический мутагенез. М., Наука».

Человеком Иосиф Абрамович был благорасположенным к окружающим людям, конечно, не ко всем: были и такие, к кому он относился с брезгливым презрением и этого не скрывал.

В начале моей работы в Институте цитологии, гистологии и эмбриологии АН СССР, когда Иосиф Абрамович увидел, что я работаю с увлечением и подолгу, он стал беседовать со мной. Безусловно, имело значение и то, что он уважал и любил моего отца. Никогда Иосиф Абрамович не тратил время на пустые пересуды, мы именно беседовали. Постараюсь написать то, что помню, ведь мы были знакомы 44 года, и я всегда чувствовала в нем друга.

Накануне сессии ВАСХНИЛ и во время сессии

Была середина лета 1948 года. В Институте цитологии, гистологии и эмбриологии АН СССР многие уехали в отпуск, и прелестный особняк на Воронцовом поле опустел. На втором этаже в лаборатории М.С. Навашина осталась только я. Молодая и веселая, я совсем не ждала никакой напасти. Недавно кончилась война, наша страна победила и, казалось, что самое страшное минуло, и были ожидания еще каких-то свершений и лучшей жизни впереди. Меня увлекала хромосома, я много времени проводила за экспериментами по охлаждению митозов в корешках ряда высших растений. Я научилась искусственно вызывать гаплоидизацию в диплоидных клетках меристемы, наблюдала в опытах с охлаждением при разных температурах и времени воздействия появления эндоредупликации и других типов деления клетки.

Иосиф Абрамович всегда работал допоздна, он стал расспрашивать меня о том, что я делаю, и я показывала ему свои препараты. Тогда я уже предполагала, что хромосомы мозга политенны и редуплицируются путем политении. Помню, как он сказал: «Бросьте все и занимайтесь только этим».

У нас установились очень приятные отношения. Как это ни удивительно, но это не были отношения учителя и ученика и, тем более, мы были далеки от флирта. Что тоже странно, поскольку я в то время была кокетлива, да и Иосиф Абрамович не избегал ухаживаний. У нас были отношения, о которых говорит один из персонажей Ф.М. Достоевского: «Мы не в будуаре жеманной дамы, а как бы два отвлеченных существа на воздушном шаре, встретившиеся, чтобы высказать правду». Дружеские отношения у нас сохранились навсегда.

Иосиф Абрамович Рапопорт работал в лаборатории генетики, которой руководил Н.П. Дубинин, но его деятельность протекала независимо от чьего бы то ни было руководства. Как я поняла из рассказов Иосифа Абрамовича, интерес к проблеме химического мутагенеза появился у него в студенческие годы под влиянием доклада Н.К. Кольцова. О приезде Н.К. Кольцова в Ленинград есть очерк И.А. Рапопорта «Кольцов, каким я его помню». В Институте биологии развития АН СССР В.В. Сахаров по замыслу Н.К. Кольцова вводил 10% йод в яйца дрозофилы и в 1932 году опубликовал работу по своим исследованиям. И.А. Рапопорту удалось незадолго до начала Великой Отечественной войны найти сильные химические мутагены, но опубликовать свои данные он сумел только в 1946 году. В этом же 1946 году появилась работа Шарлоты Ауэрбах по мутагенному действию иприта на дрозофилу. Оба были выдвинуты впоследствии на Нобелевскую премию, но почему присуждение не состоялось – это уже целая эпопея, о которой я расскажу позднее.

В то лето 1948 года Иосиф Абрамович не говорил мне о своих работах. Я знала, что он открыл сильные химические мутагены и супермутагены и изучил их воздействие на дрозофилу. Он работал с леталями, и для опытов требовалось много пробирок с кормом. В подвале института служила препаратор – старушка, которая справлялась с большими заказами, но Иосиф Абрамович ей приплачивал, считая, что ей приходится из-за него сверхурочно работать. Я ее помню и помню ее нежное отношение к Иосифу Абрамовичу: «Ведь он, голубчик, за нас воевал, кровавые раны получил». Иосиф Абрамович очень интенсивно работал и спешил перейти к внедрению в сельское хозяйство.

Я помню, что Иосиф Абрамович как-то рассказывал мне о книге Э. Шредингера «Что такое жизнь?». Я была польщена, что со мной говорят на такие высокие научные темы.

Оказалось, что Иосиф Абрамович любит музыку, я встречала его в консерватории на концертах Давида Ойстраха. Забавлялся он, слушая мои комментарии к театральным постановкам, мы оба любили МХАТ.

Вот о чем ни разу не было речи, так это о Т.Д. Лысенко. Вероятно, Иосифу Абрамовичу хотелось полностью отрешиться от раздумий об этой опасности, когда он отдыхал.

Тем временем тучи сгущались. Если в 1947 году с одной стороны были административные нажимы и циничные клеветнические статьи в «Правде» и «литературной газете», то зато, с другой стороны, ширились выступления настоящих ученых в защиту генетики, были конференции, заседания, отдельные выступления, собирающие многочисленную аудиторию. Многие генетики обращались с письмами в правительство. Я знаю о письмах И.И. Шмальгаузена, П.М. Жуковского, А.А. Любищева, Н.П. Дубинина, И.А. Рапопорта, Д.А. Сабинина, замечательных специалистов, Героев Социалистического Труда – Лисицина, П.Н. Константинова. В отдел науки при ЦК ВКП(б) ходили М.С. Навашин и В.В. Сахаров, где демонстрировали успехи в получении тетраплоидных кок-сагыза и гречихи. Доклад о положении в ВАСХНИЛ, в котором было требование снять Т.Д. Лысенко с поста Президента ВАСХНИЛ, рассматривалось на бюро ЦК ВКП(б).

Однако неодобрительное отношение к защитникам генетики усиливалось. Состоялся так называемый «суд чести» над А.Р. Жебраком – Президентом Белорусской академии наук, который с 1945 года до начала 1946 года работал заведующим отделом Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б). Он почитал генетику, поскольку в 30-е годы стажировался у великого Т.Х. Моргана, и это побудило его к борьбе с Т.Д. Лысенко.

Весной 1948 года просочился слух о том, что Т.Д. Лысенко был у И.В. Сталина, и что идет подготовка к созданию постановления «О положении в биологической науке». Все готовилось в тайне и не все серьезно воспринимали эти слухи.

Я знала многое и всем интересовалась, тем более что большинство ученых генетиков были для меня почитаемыми и любимыми людьми. Когда о своем обращении в правительство о разрушении сельскохозяйственной науки рассказывал П.Н. Константинов и восклицал: «Почему с нами никто не хочет считаться? Верят таким жуликам как Митин (философ) или безграмотным чиновникам министерства. Почему не прислушиваются к мнению ученых?» – мне было горько. Но молодость переполняла меня веселой энергией и оптимизмом, и я не в состоянии была представить, что стою накануне трагедии многих людей, в том числе и моего дорогого отца и своей собственной.

И вот 31 июля 1948 года в «Правде» мы прочли, что открылась сессия ВАСХНИЛ, посвященная положению в генетике. Был разгар лета, когда в такой сезонной деятельности, как сельское хозяйство, трудно было ожидать приезда многих занятых работой селекционеров. Зал заполнили чиновники из Министерства сельского хозяйства и Министерства медицины, а также специально приглашенные агрономы и некоторые селекционеры. Пригласительные билеты были заранее разосланы.

Иосиф Абрамович билета не получил, но в здание Министерства сельского хозяйства в Орликовом переулке пошел. Вечером я поднялась на третий этаж института в лабораторию генетики к Иосифу Абрамовичу, чтобы узнать, что же там было на заседании. Оказалось, что Иосифа Абрамовича вообще не пустили контролеры. Между тем, в газетах стали писать, что генетики не возражают против того, что вещал Т.Д. Лысенко. Наконец, на третий день заседания сессии 2 августа Иосиф Абрамович прорвался в зал по чужому билету. Он выступил очень содержательно. Есть стенограмма, ее можно прочесть. Иосиф Абрамович говорил о роли генетики в сельском хозяйстве и медицине. О внедрении в практику гетерозиса, полиплоидии, индуцированного мутагенеза, о «живой вакцине».

Из генетиков выступали П.М. Жуковский, С.И. Алиханян и И.М. Поляков. Прекрасно говорил В.С. Немчинов – ректор Тимирязевского сельскохозяйственного института. Он сказал: «Генетика – это золотой фонд науки». Раздались выкрики в зале. Большинство выступлений как будто сделаны под копирку «науськанными» начальством прихлебателями. Вели они себя распущено, выкрикивали вопросы, перебивая неугодных, шикали и улюлюкали, спеша заслужить похвалу. Впрочем, среди них были и уверовавшие в лысенковство. В основном докладчики издевались над генетикой, хотя были отнюдь не верящие Т.Д. Лысенко, а просто алчные карьеристы И.И. Презент, К.Ю. Кострюкова, Н.В. Турбин, который вскоре выпустил злокачественный учебник «Генетика». Поносили генетику многие, в том числе Г.А. Бабаджанян, который сказал, что лысенковская «направленная изменчивость» существует. «В этом вражеские ученые скоро убедятся, когда к ним будет применено воздействие. Вот тогда эти ученые “изменятся” в том направлении, которое нужно. Это будет примером внедрения в наследственность приобретенных признаков». Впрочем, это говорил не Г.А. Бабаджанян, а В.А. Шаумян. Многие из этой своры докладчиков упоминали доклад И.А. Рапопорта. Одному из них он с места крикнул: «Обскуранты!».

Наступило последнее заседание 7 августа. Выступил с заключительным докладом Т.Д. Лысенко. Все уже знали, что разгром генетики одобрил, а возможно и инициировал И.В. Сталин. Попросили слова и покаялись П.М. Жуковский, С.И. Алиханян, И.М. Поляков. Выступил И.А. Рапопорт, но он снова стойко защищал генетику. Его прервали и то, что он сказал, не попало в стенограмму сессии. Никто из покаявшихся не пострадал после сессии ВАСХНИЛ, наоборот, они продвинулись по служебной лестнице. Лысенковцам совершенно не важно было, что думают и знают ученые, существенно было то, что они прошли «тест» на покорность.

Опустошение в науке, произведенное в 1948 году, было колоссально, генетика в Советском Союзе была уничтожена, или, как было написано в официальных бумагах, «упразднена».

Институт цитологии, гистологии и эмбриологии АН СССР 1 сентября был реорганизован. В 1949 году из его обломков и Института эволюционной морфологии АН СССР, откуда уволили директора академика И.И. Шмальгаузена, собрали Институт морфологии животных А.Н. Северцева АН СССР. Лаборатории цитогенетики Н.П. Дубинина и ботанической цитологии М.С. Навашина были закрыты, сотрудники уволены. Был уволен и Иосиф Абрамович, меня тоже выгнали.

Все, что я писала – это мои воспоминания, которые я вела до прочтения книги «И.А. Рапопорт – ученый, воин, гражданин» (М., Наука, 2003 г.), где все написано гораздо лучше, полнее и умнее, но эти записки – свидетельство жившей в то время лаборантки и собеседницы Иосифа Абрамовича.

После сессии ВАСХНИЛ и в последующие годы

Поскольку работать официально генетиком Иосиф Абрамович не мог, он стал заниматься определением геологического возраста образцов в качестве геолога и палеонтолога в разных геологических и нефтяных организациях. В 1949 году его исключили из партии. В то время я с Иосифом Абрамовичем виделась редко и стала с ним общаться с 1957 года, когда его по приглашению академика Н.Н. Семенова приняли в Институт химической физики АН СССР на должность старшего научного сотрудника. Затем он стал заведовать отделом химической генетики, в который входило 4 лаборатории. У Иосифа Абрамовича появился свой рабочий стол, но отдельного кабинета не было и, если я приходила для длительной беседы, то Иосиф Абрамович приглашал меня в здание, где была библиотека. Там в конце коридора был столик и два утлых креслица. Здесь мы обсуждали проблему, которая мне кажется очень существенной: каким должен быть ген, чтоб отвечать всем предъявленным к нему требованиям? Меня и сейчас это мучает. Тогда я все сомнения излила Иосифу Абрамовичу.

Еще в 1945 году Э. Шредингер в своей книге «Что такое жизнь?» говорил о «загадочной биологической устойчивости». Все время ген находится при температуре около 35°C. Как понять, что он остался неизменным в течение столетий, несмотря на нарушающуюся тенденцию теплового движения! «Мы видим, что существенная порядочность проявляет способность поддерживать себя и производить порядочные явления… Как бы то ни было, но следует снова и снова подчеркнуть, что для физика это положение дел кажется не только невероятным, но чрезвычайно волнующим». Э. Шрендингер считает, что представление об использовании организмом отрицательной энтропии может обогатить биологов. Однако: «Возможно, в хромосомах происходят более сложные явления, чем можно себе представить даже на основании принципов волновой механики».

Полинуклеотидная нить ДНК, несущая гены, часто рвется. Молекулярные генетики много занимались процессом репарации ДНК, и большое число мест, в которых необходима репарация, подтверждает уверенность в ее малой прочности.

Структурная целостность хромосомы, вся архитектоника ядра и клетки необходимы для того, чтобы ген сохранял прочность. Быстрое замораживание клетки не повреждает структур, и затем при умелом размораживании клетка остается живой. Хромосома, как любая топологическая фигура, может изменяться, при этом оставаясь себе подобной. Хромосомы меняют конфигурацию в течение митотического цикла, но остаются топологически подобными. Необходимо выработать концепцию структурной целостности генонемы.

Что такое ген как единица наследственности? Для меня это загадка.

Первое требование к гену – это свойство передаваться по наследству. Способность гена воспроизводить себя лежит в основе таких кардинальных биологических явлений, как рост, размножение и, наконец, эволюция живых существ. Генетика как наука возникла благодаря работам по расшифровке этого основного свойства гена. Классическая генетика, ограничившись представлением об абстрактной единице наследственности, сформулировала законы, по которым происходит расщепление признаков в потомстве по генотипу и фенотипу.

Молекулярная генетика расшифровала биохимическую природу «структурного гена» и создала представление о репликации гена. Цитогенетика проиллюстрировала расщепление хромосом (содержащих молекулы ДНК, несущих гены), распределение хромосом при митозе и мейозе и слияние отцовского и материнского набора при оплодотворении.

Однако процесс передачи наследственности не полностью изучен. Если биохимики создали очень большой задел в области и на этой базе создана молекулярная генетика, то биофизики не выполняют таких проблем, как микроэнергетика при репликации, где идут затраты энергии. Закономерности перераспределения энергии в ядре и вдоль хромосомы отсутствуют.

Второе требование – способ передачи информации от гена, расшифровка механизма. Гены могут находиться в хромосоме, реплицироваться, но не считывать информацию. «Молчащие гены» в отдельные моменты в клетках некоторых тканей организма определяют дифференцировку в онтогенезе, поскольку, «пробуждаясь», разные группы генов в каждый момент считываются в пренатальный и постнатальный периоды. Вся дифференцировка основана на том, что в определенный момент, определенные кластеры генов считываются, остальные остаются «молчащими». Но генетический резерв таков, что из поколения в поколение гены могут передаваться. Я называла эти гены «немыми». Такие резервные гены определяют возможности микроэволюции.

Классическая генетика постулировала обстоятельство передачи сообщения от гена к признаку организма, никак не восполняя путь ген – признак. Абстрактный ген «командует» образованием конкретного признака без вскрытия процессов, происходящих на этом пути.

Молекулярная генетика открыла определенные «структурные гены» по длине макромолекулы ДНК, разобралась в процессе при транскрипции информации с ДНК на РНК и при дальнейшей передаче информации с РНК на белок при трансляции. Показана роль информосом и рибосом в этих процессах. Безусловно, первичный белок, полученный в результате трансляции – это не признак организма. Таким образом, путь от гена до признака не расшифрован.

Более того, способ активации промоторов определенных генов, к которым подводится ДНК-зависимая РНК-полимераза, не вскрыт. Молекулярная генетика, утверждая, что процесс считывания информации требует энергии, только констатирует это, не описывая физической природы явления. Энергетическая природа явления только подразумевается. Здесь нужны другие методы создания новой области науки: хромосомной биофизики. Ген в классической генетике – это термин, обозначающий абстрактную единицу наследственности. Структурный ген в молекулярной генетике – это отрезок на макромолекуле ДНК. Эти понятия не совпадают. Так, например, по классической генетике, ген цвета глаз человека имеет два аллеля – доминантный аллельный ген кареглазости и рецессивный аллель – голубоглазости. Но молекулярная генетика такой признак, как цвет глаз, определяет несколькими десятками генов.

Признак формируется сложно. От гена до признака длинный путь. Признаков, появляющихся в результате деятельности одного гена, значительно меньше, чем признаков, зависящих от совокупности ряда генов, которые считываются одновременно или последовательно. Формирование признаков в онтогенезе – это результат целой цепи процессов и их регуляции. Основное требование к генетике – это изучение всего пути от гена к признаку, тем более, что признак может быть сложен и не зависит от единичного гена. Это требование пока не расшифровано. Представление о гене как командире: «ген → признак» – поверхностно, поскольку правильная схема: «ген ↔ признак».

Ни классическая генетика, ни молекулярная не решают всех проблем генетики онтогенеза и филогенеза. Даже молекулярная расшифровка генома не дает ответа, как происходит дифференцировка. Нет ответа, каким образом развивается организм со всем богатством своих признаков при наличии наследственной основы. Нужно сделать генетику биологической наукой и сблизить ее с физиологией. Еще в 1939 году Н.И. Вавилов писал о необходимости создать физиологическую генетику.

Еще нет общей науки генетики, существующие сейчас области генетики фрагментарны. Пласт наследственности зарыт глубоко и к нему прорыты с разных сторон туннели, которые пока не встретились.

Все, что я написала о требованиях к гену, я изложила Иосифу Абрамовичу в течение ряда встреч. Я приходила в Институт химической физики несколько дней подряд. У Иосифа Абрамовича было удивительное свойство: он умел слушать очень цепко, перебивая, чтобы высказать свои мысли, часто увлекался, иногда не соглашался и тогда говорил: «Здесь следует попробовать обратиться к процессу искусственного мутагенеза как модели экспериментального подхода». Он предлагал «провоцировать ген» на ответ при определенном воздействии, считая, что так скорее можно будет понять природу гена.

Я чрезвычайно была и осталась благодарна Иосифу Абрамовичу за то терпение, которое он проявлял, выслушивая меня.

И.А. Рапопорт был генетиком, эволюционистом, биологом развития. Его самые изысканно теоретические исследования всегда были направлены на практическое применение. Мне не следует рассматривать все наследие Иосифа Абрамовича, это требует большого напряжения, да и мне «не по зубам». Остались все напечатанные им работы. Нужно быть благодарными О.Г. Строевой – жене, другу и прекрасному биологу за вклад в увековечивание памяти Рапопорта. Любовно и вместе с тем тщательно, изданы: «Рапопорт И.А. Открытие химического мутагенеза» (М., «Наука», 1993); «Иосиф Абрамович Рапопорт» в серии «Библиография ученых» (М., «Наука», 1993); «И.А. Рапопорт. Избранные труды. Гены, эволюция, селекция» (М., «Наука», 1996); «Иосиф Абрамович Рапопорт – ученый, воин, гражданин» (М., «Наука», 2003).

У Иосифа Абрамовича было очень развито чувство дружбы. Он мне давал советы, и я понимала, что он помнит и думает, как поправить всякие нескладности моей судьбы. Давал он советы лаконично, в виде указания, не размазывая сантиментами. Так он говорил: «Немедленно защищайте докторскую». «Бросьте возиться с облучением семян, возьмите химические мутагены». Он мне давал и другие такие же действительно важные и часто практические указания. Он, конечно, был уверен, что если я пойму, что нужно делать, то и буду это делать. Но мне казалось: успеется. Дал он мне и такой совет: «Скажите своему племяннику, что поскольку он поэт, то пусть занимается поэзией. Занятие политикой – контрпродуктивно». Мой племянник был диссидентом. Это потом его поэзию оценили – она состояла из гражданственных мотивов. Вне своих идей – не было его стихов. Я все-таки передала совет Иосифа Абрамовича Вадиму Делоне. Он сказал мне тихо и запинаясь: «Если бы я был уверен, что я поэт…».

Видела я Иосифа Абрамовича и в гневе. Однако даже тогда, когда он «давал в морду» – его кулак преображался в рыцарскую шпагу, настолько в нем сильно было чувство чести. Впрочем, чем старше был Иосиф Абрамович, тем терпимее он становился.

Совершенно необычный человек, Иосиф Абрамович имел в своей судьбе взлеты и падения. Были удачи: еще при полном всесилии Т.Д. Лысенко, в период полного мракобесия его приютил Н.Н. Семенов и дал возможность работать в области химической генетики. В конце жизни его женой стала преданная ему очень ученая О.Г. Строева. Он говорил: «Никогда не знал, что может быть так хорошо». Но ему пришлось испытать несправедливость, которая была горькой. Тиражи двух его главных монографий – «Феногенетический анализ независимой и зависимой дифференцировки» (1948 г.) и «Микрогенетика» (1965 г.) – были уничтожены. Если первую монографию уничтожили в разгар лысенковщины, то «Микрогенетику» – погребли академики биохимики и физики, выступившие с критикой этой книги. Среди них был и такой порядочный человек, как И.Е. Тамм. Это было обескураживающее обидно. Боже мой, сколько абсолютно легковесной чепухи издавалось и издается сейчас, но книга Иосифа Абрамовича имела тот критерий ценности, что идеи, высказанные в ней, помогали ему в плодотворных поисках супермутагенов. Я помню, что после одного теоретического доклада Иосифа Абрамовича на Всесоюзной конференции по химическому мутагенезу, я выступила и сказала, что: «Иосиф Абрамович Рапопорт опережает наше время». После ко мне подошел преуспевающий молекулярный биолог Валерий Сойфер и сказал: «Как Вы можете говорить “гениально” об этом докладе в присутствии большого скопления народа в зале, это непедагогично». Потом он стал просто употреблять гнусные эпитеты, а ведь подлизывался к Иосифу Абрамовичу. В. Сойфер не стоит того, чтоб его цитировать, но многих вполне достойных людей новизна и своеобычность того, что говорил Иосиф Абрамович, отталкивали, слишком не похоже это было на господствующие в данный момент теории.

Иосиф Абрамович был человеком чутким, в нем было развито чувство справедливости и отвращение к предательству. Мне кажется, что его не могли не ранить удары судьбы. Он никогда не жаловался, даже, когда в 1989 году у него отняли Отдел химической генетики и перевели в советники при дирекции Института химической физики АН СССР. У него еще были силы и свойственная ему целеустремленность, которые позволили бы ему руководить всей работой по химическому мутагенезу в стране. Ведь отдел был только его штабом, а он умел, не облаченный чиновничьими регалиями, быть настоящим организатором большой области. Он опережал время и был совершенно новым типом руководителя, не спущенным сверху, а, в силу своей личности, окруженный большим числом занятых одной проблемой людей, которые, безусловно, ему верили и пользовались его указаниями, советами, бесплатно распространяемыми им супермутагенами. Селекционеры любили и чтили Иосифа Абрамовича, что всегда проявлялось на ежегодных Всесоюзных совещаниях по химическому мутагенезу. К сожалению, после гибели Иосифа Абрамовича отдел распался, а супермутагены теперь продают за большие деньги.

И все-таки жизнь Иосифа Абрамовича была успешна: он был признанным пионером химического мутагенеза в мире и сумел внедрить свои разработки в практику сельского хозяйства страны. Есть сорта, а многие мутагены послужили при скрещивании с районированными сортами их улучшению.

Иосиф Абрамович говорил об индуцированном антропогенном мутагенезе и его опасности. Масштабы человеческой деятельности разрастаются и влияют на эволюционный процесс. Накапливается груз вредных мутаций. В 1981 году в сборнике «Применение химического мутагенеза в защите среды от загрязнений в сельскохозяйственной практике» напечатана статья И.А. Рапопорта «Экспериментальное исследование взаимодействия индуцированных мутаций и естественного отбора». Он показал, что обработка мутагенами активного ила в очистных сооружениях резко повышает активность микроорганизмов по переработке ила. Биоценоз активного ила был моделью, на которой он показал, что появление новых мутантных форм микроорганизмов и одноклеточных водорослей приводит к увеличению изменчивости, и естественный отбор начинает работать в расширенной зоне и получает большие возможности. Эффективность возрастает в десятки раз.

Я плохо знаю о работах Иосифа Абрамовича Рапопорта в разработке эффективных противораковых препаратов, в участии по получению антибиотиков, в его борьбе с заражением почвы инсектицидами, о его оригинальных работах в области генетической токсикологии. Об этом роде его деятельности есть много воспоминаний.

Он работал с напряжением всех сил, спешил сделать все, что считал необходимым, спешил успеть. В своей работе он был успешен и потому счастлив.

Я познакомилась с Иосифом Абрамовичем в 1946 году, уже после Великой Отечественной войны, участником которой он был. Война, без сомнения, оказала на него большое действие. Именно в применении к нему такая фраза, как «опаленный войной», приобретает конкретное звучание. Иосиф Абрамович не рассказывал о войне, и я не расспрашивала, но однажды он подробно описал мне, как в 1944 году его передовой отряд способствовал прорыву крупного вражеского рубежа на пути взятия Будапешта. Отступая, немцы бросили склад с фаустпатронами, и Иосиф Абрамович велел загрузить их на реквизированные тягачи, и это очень помогло в бою. На меня его рассказ произвел очень большое впечатление, но я уже плохо помню и пересказывать не буду, тем более что напечатаны великолепные воспоминания самого Иосифа Абрамовича и других участников тех боев в недавно вышедшей книге «Иосиф Абрамович Рапопорт – ученый, воин, гражданин» (М., «Наука», 2003 г.).

У Иосифа Абрамовича было много орденов и большой красивый орден Legion Merit. Его трижды представляли к званию Героя Советского Союза: первый раз за форсирование Днепра, второй раз – за прорыв под Будапештом и третий раз – за прорыв через отступающую немецкую армию и соединение с передовыми подразделениями американцев, но награждение ни разу не состоялось. В его жизни была война, были тяжелые ранения, но были и удачные бои и, наконец, была Победа. Тогда нам всем казалось, что жизнь начнется счастливая и справедливая и не будет ошибок. Счастье «Победы!» – великое счастье.

Моя работа под руководством Иосифа Абрамовича Рапопорта по использованию парааминобензойной кислоты (ПАБК) для стимуляции икры рыб

В 1982 году Иосиф Абрамович настойчиво предложил мне использовать ПАБК в работе. Так появилось изобретение (авторское свидетельство № 1076051 от 1 ноября 1983 г.). Авторов было несколько, основную работу проделал А.Б. Бурлаков. Мы, естественно, первым автором поставили Иосифа Абрамовича, поскольку он инициировал работу, дал активатор, предложил конкретные дозы и главное был идеологом всего направления. Но он снял свою фамилию и категорически воспрепятствовал, когда я стала настаивать. Тогда я тоже сняла свою фамилию, после некоторой возни Иосиф Абрамович уговорил меня «не разрушать напечатание работы». От статьи без фамилии И.А. Рапопорта я отказалась, а авторское свидетельство мы получили втроем, где первым был вполне заслуживший это А.Б. Бурлаков.

Иосиф Абрамович Рапопорт показал, что низкие концентрации ПАБК способны активировать большой спектр полезных для организма биологических процессов на фенотипическом уровне. Начал эти исследования Иосиф Абрамович на дрозофиле в 1939 году («Фенотипический анализ независимой и зависимой дифференцировки»). Вышла эта работа в 1948 году. С середины 70-х годов он возобновил лабораторные исследования, а в начале 80-х стал внедрять ПАБК в практику сельского хозяйства («Значение активных соединений в фенотипической реализации признаков и свойств» М., «Наука», 1987 г.).

Иосиф Абрамович сам поехал в Новочебоксарский химический комбинат и убедил там, что следует наладить промышленный синтез ПАБК. Поскольку, как обычно, начальствующие чиновники были непробиваемы даже для Иосифа Абрамовича, ему пришлось пойти в обход и наладить работу, не опираясь на указание министерства.

ПАБК по описанию Иосифа Абрамовича, является активатором фенотипической активности и повышает иммунитет, обладает вирулицидным и антимикробным действием, является биоксидным действием. ПАБК может быть рекомендована для внедрения в медицину, поскольку ускоряет заживление роговичных и кожных ран. Без сомнения, спектр действия ПАБК может быть расширен.

Формула изобретения «Способ стимуляции икры рыб» следующая: «Способ стимуляции развития икры рыб, преимущественно карповых пород, предусматривающий однократную обработку икры биологически активными веществами, отличающийся тем, что с целью повышения экономичности способа при одновременном ускорении эмбрионального развития в качестве биологически активного вещества используют парааминобензойную кислоту в концентрации 12–16 мг/л, при этом обработку икры осуществляют на стадии двух бластомеров и выдерживают ее в этом растворе до выклева предличинок».

Впоследствии мы выбирали время обработки, концентрацию ПАБК, объем ванн и температуру содержания икры. Выбор времени обработки, начиная с двух бластомеров, а не с момента оплодотворения, обусловлен тем, что при обработке икры, начиная со стадии оплодотворения, наблюдаются несколько более низкие результаты ускорения эмбрионального развития (10–13%) по сравнению с выбранной стадией двух бластомеров (14–15%).

В виде контроля употреблялась чистая отстойная вода при постоянной продувке воздуха. Инкубацию проводили в небольших емкостях (банках 3-х л емкости).

Плотность посадки во всех вариантах опыта была 3500 мг/л. Как в контроле, так и в опыте выклюнувшиеся эмбрионы пересаживались в проточные ванны емкостью 200 л. После перехода на активное питание, личинок рыб из ванн выпускали в пруд.

Температуру в разных вариантах поддерживали от 17° до 22°C.

Массовый выклев наблюдался через 70 часов, в то время как в контроле – через 81 час.

При добавлении ПАБК не найдено достоверных различий с контролем по числу уродств, не выявлено также образования специфических уродцев.

Применение предполагаемого способа позволяет повысить экономичность процесса стимуляции икры рыб и упростить его, а также ускорить эмбриональное развитие икры до стадии выклева предличинок на 14–15%. За счет ускорения развития икры и сокращения рабочего времени инкубации на 1 млн. личинок карпа была получена экономия средств.

Последняя встреча с Иосифом Абрамовичем Рапопортом

Последняя моя встреча с Иосифом Абрамовичем произошла в чрезвычайно торжественной обстановке: в зале заседаний Президиума Верховного Совета СССР в Кремле 26 ноября 1990 года.

Совершенно неожиданно оставшихся в живых кучку морганистов-менделистов решили наградить правительственными наградами. Мотивировка была сентиментальная, якобы правительство кается, что несправедливо была в свое время уничтожена генетика Советского Союза. Мне весь этот театр казался смехотворным, тем более что никаких извинений от правительства М.С. Горбачева мне не было нужно. Никаких признаний и утверждений, что я генетик, тем более. Я всегда знала, что занимаюсь генетикой, потому что это моя специальность, которую я люблю, несмотря на то, кто стоит во главе правительства: И.В. Сталин, М.С. Горбачев или кто-то другой.

То, что дали звание Героя Социалистического Труда И.А. Рапопорту, Н.П. Дубинину, В.А. Струнникову, В.С. Кирпичникову, Ю.И. Полянскому, А.Л. Тахтаджяну – это правильно и хорошо, только нужно было наградить их раньше. А еще наградить тех, кто не дожил. Они действительно Герои.

Я получила орден Трудового Красного Знамени – мне нравится его название. Но я при своем негодовании против М.С. Горбачева и всей его камарильи отнюдь не была польщена, да и в моем институте меня никто, кроме О.Г. Газенко и милого В.В. Богомолова, не поздравил. Я тогда думала: «Лучше бы часы подарили, чем орден». Сейчас я считаю по-другому. Тем более что мой орден один из последней серии орденов Советского Союза. Вскоре великая страна распалась.

Все действо по награждению было действительно забавно. Нас – старикашек созвали в Кремль, причем у Спасской башни долго проверяли паспорта. В зале каждый занял место, где хотел, впрочем, те, кто был специально приглашен, но не награждался, были на других местах. Во главе стола воздвигались высокие и плотные Г.И. Марчук, который в то время был Президентом АН СССР, и Н.Н. Воронцов (ныне покойный, а тогда председатель Государственного комитета по охране природы). Они начали по очереди нас поздравлять, но тут вдруг пространство между ними расширилось, и в освободившемся между ними промежутке возник М.С. Горбачев. Как он входил в зал, совершенно не было видно, точно чертик выскочил из табакерки. Не было, и вдруг возник. Маленький такой, а по бокам возвышались Президент Академии наук и председатель Госкомитета. Мгновенно он начал говорить: «Здесь присутствует то самое поколение ученых, которые многое испытали, многое сделали из того, чтобы этот день наступил». Очень меня удивило, что же это за такой особенный день в календаре, который, оказывается, я так нетерпеливо ждала. Затем М.С. Горбачев продолжил: «Время каждый раз подбрасывает нам такие этапы, такие периоды, которые проверяют, чего мы вообще стоим». Закончил он тем, что сказал: «Спасибо Вам», а ряды Г.И. Марчука и Н.Н. Воронцова сомкнулись. И тут его не стало видно, он исчез. Я подумала, что такие зрительные эффекты происходят при квалифицированной работе охраны. Затем нас стали вызывать по очереди, вручали ордена и медали, а мы подходили к микрофону и говорили речи.

Я тоже наполнилась пафосом и чрезвычайно звонко произнесла следующее: «Когда я узнала о награждении, меня это очень удивило потому, что нельзя награждать за то, что ты не убил, не украл, не изменил своей науке. Конечно, минуло бесконечно трудное число лет отторжения от собственного дела, мелочного и отвратительного унижения. Но ведь это как у кого сложится жизнь.

Было поколение трагическое: Н.И. Вавилов, Г.А. Левитский, Г.Д. Карпеченко и другие, кого умертвили. Но в это же поколение генетиков с трагической судьбой нужно отнести и тех, кого измолотили в чудовищной мясорубке в разгар их плодотворной деятельности: И.И. Шмальгаузена, Л.Н. Делоне, М.С. Навашина…. Было и поколение победителей: Н.П. Дубинин, И.А. Рапопорт, В.А. Струнников…. Но было и «пропущенное» поколение, это мое поколение: Э.А. Абелева, Т.П. Петровская, Т.И. Кантор…. Мы успели выучить генетику, стать генетиками, но были сразу лишены нашей работы на целых 10 лет.

О чем имеет смысл сейчас говорить помимо материальных затрат, которые, без сомнения, нужны науке? Надо говорить о том, что нас старались воспитывать покорными конформистами. Однако если посчитать, сколько конформистов было тогда и теперь, то, к сожалению, нынешнее время явно проигрывает. Сейчас конформистов больше. Ведь, в конце концов, никто из нас не знал, чем кончатся те протесты, которые были направлены не только против Лысенко, но и против Сталина. Что же было делать? Мы не выбирали и не подличали…. Однако я не уверена, что за это нужно награждать.

Мне еще хочется сказать: очень грустно, что великолепных морганистов-менделистов нашей страны сумели уничтожить, поклонимся их памяти. (Все встают)». Это напечатано в журнале «Вестник Академии наук СССР» № 2, 3–12, 1991 г.

Там же напечатана и речь И.А. Рапопорта. Он говорил очень серьезно: «Получая эту награду, я хочу сказать, что наш коллектив, очень небольшой, при любой значимой научной работе выясняет, есть ли в ней что-то для внедрения. В результате у нас есть только в области сельского хозяйства шесть внедренческих работ, связанных, главным образом, с генетикой. Начатая ранее работа по созданию сортов принесла сейчас около 120 районированных сортов, из них больше трети – это зерновые. Среди них такие замечательные формы, как сорт пшеницы на Кубани, урожайность которой – 100 центнеров с гектара; сорт подсолнечника, из которого производится оливковое [1] масло. Это приоритетный сорт, его получают у нас сравнительно мало – свыше 100 тысяч центнеров в год, но можно получать гораздо больше. Есть и ряд других очень интересных сортов.

В этих работах мы, контактируя с селекционерами, рассчитываем при организации работ не на одноактность, а на периодичность. Ежегодно мы собираемся, слушаем результаты. Наша страна вносит новое в улучшение сортов. Самым замечательным результатом работы, я считаю, является то, что сейчас есть около десяти индивидуальных по творческому подходу специалистов, работающих с использованием генетики и селекции, которые со временем создадут школы селекции.

Я благодарю сотрудников, с которыми мы ведем работу, благодарю друзей селекционеров, работников опытных станций, сельхозинститутов, районных агрономов колхозов и совхозов.

Я вспоминаю о том, что если бы не помощь Семенова Николая Николаевича, то эта работа не могла быть начата, поскольку через десять лет после сессии ВАСХНИЛ он мне предоставил возможность работать, а тогда я не мог надеяться даже после этого срока длительное время найти работу. Он интересовался работами в сельском хозяйстве, и я особенно рад, что у нас здесь что-то получилось».

Мне остается еще сказать, что мне особенно дорого, когда я вспоминаю об Иосифе Абрамовиче, как часто я обсуждала с ним строение хромосомы и особенно проблему гетерохроматизации. Мембранно-хроматиновый комплекс участвует как в процессах активации генов, так и в темпах деления клеток.

Продолжительность жизни клеток в многоклеточном организме зависит от их дифференцировки. Клетки серого мозгового вещества не делятся, а зрелые функционирующие эритроциты у человека вообще не имеют ядра. Ряд других клеток делится, и продолжительность их жизни воспроизводится в их поколениях.

Целостный организм имеет ряд регуляторов, которые необходимы для прохождения отдельными клетками их цикла. Только вырвавшись из влияния регуляторов, клетки начинают неудержимо делиться и превращаются в раковую опухоль. Изучая длительность жизни одноклеточных эукариот, нельзя переносить эти воззрения на клетки многоклеточных сложноконституированных организмов с большой дифференцировкой их клеток и их сложной регуляцией.

Вскоре после нашего награждения Иосифа Абрамовича не стало. Он скончался 31 декабря 1990 года. Умер Герой войны и Герой труда своей Родины.